ДВАДЦАТЫЙ ВЕК

Если б были чемпионаты,
кто в веках по убийствам первый —
ты бы выиграл, Век Двадцатый.
Усмехается Век Двадцать Первый.

Если б были чемпионаты,
кто по лжи и подлостям первый —
ты бы выиграл, Век Двадцатый.
Усмехается Двадцать Первый.

Если б были чемпионаты,
кто по подвигам первый —
нет нам равных, мой Век Двадцатый!
Безмолвствует Двадцать Первый.

СОСТЯЗАНИЕ ПЕВЦОВ

Помню, я в чужом краю гостил,
Видел, как поэты состязались,
Как друг друга, не жалея сил,
Перепеть любой ценой старались.

Был мне непонятен этот спор.
Что за блажь перепевать друг друга.
Сильному уступишь — не позор,
Слабого осилишь — не заслуга.

***
Я собственному слову не поверю,
Когда не прозвучит оно в горах,
Скитальцу в полночь не откроет двери,
В глазах ребенка не рассеет страх.

Нет, не поверю даже на мгновенье,
Когда оно красавице одной
Не явится в глубоком сновиденье,
Чтоб навсегда отнять ее покой.

Я не поверю собственному слову,
Коль в колыбельной песне нет его
И коль оно для тяжелобольного
В последний час не значит ничего.

Нет, не поверю, как пустому звуку,
В котором смысла не было и нет,
Коль на себя оно не примет муку,
Чтоб эту землю заслонить от бед.

И лишь тогда поверю бесконечно,
Когда горянки наши из Цунта1
Затянут песню на родном наречье,
Гортанном, словно бурная вода.

Когда на скалах Грузии соседней
Запляшет лань, внимая голосам,
Когда за песню золотом осенним
Заплатят щедро горные леса.

ПЕРЕД РАССВЕТОМ

Ах, как люблю я беззаветно 
Неудержимый этот миг — 
Когда меж ночью и рассветом 
Разлад невидимый возник.

Когда со страхом и надеждой 
Земля волнуется, как мать, 
Чтоб, сбросив темные одежды,
Улыбкой светлой просиять.

Ах, как люблю я миг тот краткий, 
Когда откроется окно 
И глянет женщина украдкой, 
Как будто бы ей все равно.

И тишину разбудит пенье 
Звонкоголосого ручья — 
В такие редкие мгновенья 
Родятся только сыновья.

И старики на годекане 
Припоминают те века, 
Когда выбрасывала камни 
На берег яростно река.

В такой же миг давно когда-то, 
Смахнув слезу, как ночь, с лица, 
Склонилась скорбная Гранада 
Над телом павшего певца.

И миг тот превратился в вечность, 
Когда, Россия, твой поэт 
Упал на снег у Черной речки, 
Прижав дуэльный пистолет.

И в этот миг неповторимый 
Рождается порой строка, 
Что только с пушкинской сравнима
Так совершенна и легка.

КОГДА ЛЕТЯТ ЖУРАВЛИ

Когда летят по небу журавли,
Я о погибших думаю, тоскуя.
А вы — в какие образы вошли,
Года мои, прошедшие впустую?!

Над прахом воздвигают монумент.
Живое да не будет позабытым!
Но в целом мире памятника нет
Годам загубленным, годам убитым!

И все ж, когда с деревьев сходит снег,
Мы замечаем: кое-где на кронах
Есть веточки, отличные от всех
В броне зеленой листьев сохраненных.

Как ни трещал над ветками мороз,
Как ни свистел над ними вихрь жестокий,
Сберечь деревьям этим удалось
Там, под корою — жизненные соки.

…И у моих стихов такой же нрав:
Зима их не поставит на колени!
Зашелестят, задышат, смерть поправ:
Там, под корою — стойкий дух весенний!

***
Многими богатствами земными
Всяк живущий одарен сполна.
Нам навек одно дается имя,
Жизнь у нас одна и смерть одна.

Нам с тобой подарено на счастье
Множество иных земных даров:
День и ночь — две соразмерных части,
Пара глаз, две стрелки у часов.

Нам немало всякого досталось,
Приняли навек мы дар такой:
Три мгновенья — детство, зрелость, старость,
Три стремленья — путь, любовь, покой.

Мы еще дары такого рода
Приняли всем бедам вопреки:
Что ни год — четыре части года
И четыре песенных строки.

Мир своих недолгих постояльцев
Осчастливил множеством даров:
Он им руки дал, и по пять пальцев,
Подарил им пять материков.

***
Весна наступит. Таять снег начнет.
И дождик зарядит надолго следом.
Кап-кап… — как слезы, с потолка течет, —
Кап-кап… И никому конец не ведом.

Мать подставляла таз или корыто,
Чтоб день и ночь стекала в них вода.
И в тишине сквозь крышу, как сквозь сито,
Кап-кап… не умолкало никогда.
Кап-кап… кап-кап… всю ночь не умолкало,
Порой задремлешь — переполнен таз.
Казалось, все жилище намокало,
Кап-кап… не прерывалось ни на час.
Напев дождя… Звучит — не иссякает…
Та музыка мне помнится всегда:
Кап-кап… И сердце кровью истекает,
Когда чужая встретится беда,
Когда детей Земли встречаю я,
Обиженных неправыми делами,
И матери, тревоги не тая,
Во сне войны минувшей видят пламя…

Кап-кап… не умолкает вновь и вновь,
Корыто, таз, кувшин переполняя…
Кап-кап… И слезы капают и кровь,
И сердце переполнено до края…

***
— Скажи, земля, оставила ли ты
Для доброты распаханное поле?
— Оставила — и сладкие плоды
Оно дало нам, не скупясь и вволю…

— Земля, ты сохранила ли для зла
Какой-нибудь пустырь неприхотливый?
— О да, я злу участок отвела —
Там выросли репейник и крапива…

— Тебе, земля, хватило ль — дай ответ! —
Дождя и солнца?.. Думаю, едва ли…
— Наверное, на мне и точки нет,
Которую б они не целовали…

— Скажи мне, все еще кровоточат
Войною нанесенные увечья?
— Им не зажить — покуда в мире чад
И кровь и слезы льются человечьи,
Покуда повергает в прах свинец
Живую жизнь в дыму боев жестоких…
— Скажи, земля, придет ли им конец —
Сегодняшним сраженьям на востоке?..

Еще, земля, прошу тебя, ответь:
Для правды поле у тебя найдется?..
— Да, если человек не станет впредь
Меня корежить, если он уймется…
Да, если вправду любит он меня,
С любовью вспашет, вовремя засеет.
И взрывом не затмит сиянье дня,
И детской радостью весь мир заселит…

Он, человек, единственный творец
Своей судьбы и дня, который прожит.
Начало жизни в нем…
И в нем — конец:
Он, он же стать убийцей жизни может…

***
Печально невозделанное поле,
Чей пахарь не придет, как ни зови.
Печально время без заглавной роли
И подвигов, и славы, и любви.

Печально слушать дураков, которых
Полно окрест. Печально оттого,
Что вижу средь поэтов и актеров
Я серости несметное число.

И становлюсь печальным поневоле
Не потому ль, что бездарям иным
Высокие награды прикололи
И славословья воскурили дым?

Но более всего я оттого печалюсь,
Что атомных ракет заложником являюсь.

***
Мать пестует детей и в зной и в стужу,—
Один — получше, а другой — похуже,
Но верит мать, что времена настанут —
Хорошими плохие дети станут.

Земля их кормит в щедрости извечной —
Плохих, хороших, злобных и сердечных,
Надеется, что времена настанут —
Хорошими плохие дети станут.

На это же надеются и звезды:
Исправиться, мол, никогда не поздно…
И солнце в небесах — источник света,
Да и луна надеется на это.

Дороги, реки, и леса, и горы
И верят, и надеются, что скоро
Совсем иные времена настанут —
Хорошими
Плохие люди станут.

И песнь моя царит мечтой свободной
В надежде, что получит хлеб — голодный,
Что грянет радость в синеве бездонной,
Что обретет пристанище — бездомный,
Что доктора больным вернут здоровье,
Но — все возможно при одном условье:
Что все безумцы вдруг преобразятся,
В людей благоразумных превратятся,
Что станут вдруг хорошими плохие —
И нас минуют времена лихие…

На это я надеюсь непреложно:
Поймите, жить иначе невозможно!
Должно так быть —
Хоть по одной причине:
Чтоб не погибнуть
Кораблю в пучине.

***
Утро вечера мудреней…
Гаснут в небе ночные свечки.
И печальный у Черной речки
Все нам слышится скрип саней.

И сомнителен он весьма —
Наш наследственный предрассудок,
Будто дарит начало суток
Озарение для ума.

В Кахаб-Росо услышал люд
Выстрел, грянувший из пистолета,
Был убит им поэт Махмуд,
Кровь текла по лицу рассвета.

И расстреливать на заре
Повелось при любом дворе,
Ставят Лорку к стене восхода,
Кровь течет по судьбе народа.

Утро вечера мудреней.
Но война у державной грани
На исходе июньских дней
Началась в полусонной рани.

В душах ненависть рождена
И безумием одержима.
Поутру была Хиросима
Бомбой атомной сметена.

Время — разуму не родня,
И безумье и мудрость века,
И безумье и мудрость дня —
Порождение человека.

***
Отец мой когда-то стихи сочинил 
О бедной горянке одной, 
Которую сельский начальник лишил 
Младенческой люльки простой.

Жестокому штрафу подверглась она 
За то, что зарю проспала, 
Поскольку ребенка качала без сна 
И в поле к полудню пришла.

Был случаем тем потрясен Дагестан, 
И в хрупкой душе молодой 
Остались слова, что отец написал 
От имени женщины той:

«Ах, что же мне делать, с работы придя, 
Чем злобных задобрить людей, 
Когда засыпать не желает дитя 
Нигде, кроме люльки своей?..»

Давно те суровые годы прошли. 
Но, знаю, сегодня опять 
Не люльку, а крохи родимой земли 
Хотят у младенцев отнять.

Гаити в крови, и Гренада в огне, 
И мать палестинских детей 
Взывает к Аллаху в заморской стране 
От имени всех матерей:

«Ах, как же нам память, господь, обмануть
И совесть утешить свою,
Когда наши дети не могут заснуть
Нигде — только в отчем краю?..»

Но что палачам до беспомощных слез, 
Коль жжет их бездумная страсть 
И точит, как червь, нерешенный вопрос – 
Кого бы еще обокрасть?

Как будто бы нет у них малых ребят, 
И жен, и убогих старух… 
И стоны, что пулям подобно летят, 
Не ранят их каменный слух,

«Ах, что же нам делать, господь, отвечай, 
Во временном доме чужом, 
Когда, как скорлупка, отцовский очаг 
Раздавлен тупым сапогом?..»

И яростно стиснув свои кулачки, 
Твердят матерям храбрецы: 
«За наши поруганные очаги 
Мы тоже умрем, как отцы.

И все ж обретем Палестину опять, 
Гренаду и Чили во мгле…
Жить можно в изгнании, но умирать 
Нельзя на нейтральной земле».

И нет им покоя, и люльки тесны, 
И тусклы глаза матерей… 
И снятся все чаще тревожные сны 
О родине — только о ней.

ТОЛЬКО Б НЕ БЫЛО
БОЛЬШЕ ВОЙНЫ…

С каждым годом наш мир удивительней,
С каждым годом стремительней сны,
С каждым годом невесты пленительней…
Только б не было больше войны.

Песня древняя над колыбелями
Проплывает в подножье луны,
Ничего, что в боях поседели мы…
Только б не было больше войны.

Не избегнуть мужчинам суровости,
Были б женщины с ними нежны.
Бьют куранты… Последние новости…
Только б не было больше войны.

Сократились давно расстояния,
Но разлуки порою длинны.
«Здравствуй, ангел мой!..»,
«Друг, до свидания!..»
Только б не было больше войны.

Стала музыка нашим подобием,
И слеза посреди тишины
Прошептала над ранним надгробием:
«Только б не было больше войны».

ПЕСНИ ВОЕННЫХ ГОДИН

Немало есть песен на свете,
Что звездного света полны.
Но памятней нету, чем эти,
Рожденные в годы войны.

Всегда вы легки на помине,
И вас не забыл ни один,
Пронзаете сердце поныне
Вы, песни военных годин.

Над бездной смертельной минуты
Встаете с отвагой в очах.
Еще в сапоги вы обуты,
Шинели на ваших плечах.

Над братской могилой березы
И горькое пламя рябин.
Еще высекаете слезы
Вы, песни военных годин.

Напевное судеб звучанье,
И помнить живые должны
Погибших солдат завещанье,
Чтоб не было больше войны.

И если бы страны решили,
Что мир их единственный сын,
В почетной отставке бы жили
Вы, песни военных годин.

РАССКАЖИ МНЕ ЧТО-НИБУДЬ…

Не даете мне уснуть,
Волны перекатные…
Рассказали б что-нибудь
Новое, приятное!

Нынче из дому вестей
Не дождался снова я…
Расскажите мне скорей
Приятное, новое…

Друг мой тяжко занемог,
Лег на операцию.
Расскажите мне, чтоб смог
Снова улыбаться я.

Друг в больнице, и — вокруг
Тишина палатная…
Расскажи скорее, друг,
Что-нибудь приятное.

На афганской стороне
Все — бои суровые.
Расскажите, люди, мне
Приятное, новое…

Что-то строки не звучат
Иль звучат неладно.
Тегеран, Бейрут, Багдад…
Все-то безотрадно…

Кто-то начал в трубку дуть:
Не пойму ни слова я…
Услыхать бы что-нибудь
Приятное, новое!..

***
Смеяться мне — иль слезы лить рекой?
В душе моей — презренье или жалость?
Кулак ли показать, махнуть рукой?
О разном пели мы, как оказалось.

Среди чужих, в чужих местах я был
И вглядывался в то, что незнакомо.
Но обо всем, вернувшись, позабыл,
Когда увидел, что творится дома.

Присматривался к нравам я чужим,
Переживал из-за чужой гордыни…
Но оказалось дерево гнилым
В родном дому — скорблю о том поныне.

АПЛОДИСМЕНТЫ

Мы хлопали.
Ладоням было больно.
Они, бывало, в прошлые года,
От собственных ударов добровольных
Краснели, словно щеки от стыда.

Как исступленно мы в ладони били
В ответ словам проклятий и похвал.
И если руки — это наши крылья,
Я неразумно крыльями махал.

«Да здравствует!» — с трибуны кто-то славил,
«Да сгинет!» — кто-то в гневе возглашал.
И зал рукоплескал и выражал
Любовь ко всем, кому желали здравья,
И гнев к тому, кого докладчик клял.

Вскочив, мы аплодировали стоя.
Гремели своды залов, и порой
Трус тоже чувствовал себя героем:
Ему казалось, что грохочет бой.

А мне казалось, обретал я славу,
Казалось, будто высекал огонь,
Когда о левую ладонь бил правой,
А левой бил о правую ладонь.

Я хлопал, я стучал ногами об пол,
И по нужде, и по охоте, всласть.
Мне кажется: я молодость прохлопал
Или ее значительную часть.

А в жизни попадал я в переделки
И на пути встречал добро и зло,
Но так я хлопал, что слетали стрелки
С ручных часов; и все же время шло.

Теперь я стал взрослее и не скрою,
Что хлопаю давно уже не так,
А разве что лишь изредка герою
Или на свадьбе — пляшущему в такт.

Оваций тех, что я на свете слышал,
Ей-богу, мне достаточно вполне.
Я слышу: дождик хлопает по крышам
И ветер аплодирует весне.

Я слушаю, как где-то реки плещут,
Как на деревьях листья рукоплещут,
Довольны тем, что родились на свет;
Как аплодируют в долинах травы,
На склонах гор — зеленые дубравы,
Не ослепленно, не для чьей-то славы,
Не потому, что хлопает сосед.

***
Звучали речи, добрые и злобные,
И время шло, следа их не стерев.
Все сущее родит себе подобное,
Добро и милость, ненависть и гнев.

От львов родятся львы, от змей же — змейки,
Зло порождает зло, любовь — любовь.
И скажет прошлое: «Салам алейкум!»,
Из дальней дали появляясь вновь.

Где дуб упал — побег растет зеленый.
Жив камень от былого бытия.
От трусости былой живет детеныш,
И у былой отваги есть дитя.

Не исчезает дело незаметно,
Не замолкает слово навсегда.
Кто ни солжет, ложь не пройдет бесследно,
Но не пройдет и правда без следа.

МУЗЫКА

Однажды, по лесу бродя,
Увидел ненароком
Я рядом осень и весну
На дереве высоком.

Зеленый лист — и желтый лист
На той же самой ветке!..
Такие случаи в лесу
Совсем не так уж редки…

А мне — где лесника найти,
Такого, чтобы разом
Соединил и примирил
Мою любовь и разум?

Ведь наблюдали мы не раз,
Не два такие вещи,
Что солнце блещет в небесах
И дождь при этом хлещет.

А где бы мне найти врача,
Чтоб он в мой дух и тело
Такую бодрость вновь вселил,
Что в тридцать лет кипела?

И музыка в душе моей
Нежданно зазвучала:
— Прислушайся к моим словам,—
Негромко мне сказала.

Текучей жизни берега
Смогла соединить я
Волшебной прочности мостом
Невидимою нитью…

Она летела и плыла,
Неслыханно прекрасна,
И стал я пленником любви
По-юношески страстной…

В лесу пылающим огнем
Деревья пламенеют…
Соединить, воспламенить —
Все музыка сумеет!

ПЕСНЯ ОСТАЕТСЯ

Напев ее плыл в поднебесье,
Когда малышом еще был…
Я ту колыбельную песню
Давно бы, наверно, забыл.

Но мне повторил ее ветер,
Парящий над ширью земной…
Уж матери нету на свете,
А песня осталась со мной.

Я юношей был… Миновали
Те годы: зови — не зови…
Запомнил бы, верно, едва ли
Я песню о первой любви.

Но вторили бурные воды
Напеву в прохладе ночной…
Давно миновали те годы,
А песня осталась со мной.

Давно отпылали закаты
Кровавой, жестокой войны.
Я песню, что пели солдаты,
Забыл бы среди тишины.

Но смелость ее повторила,
Рожденная новой весной,
И нежности хрупкая сила —
И песня осталась со мной…

Да, песня осталась, осталась —
Бессмертно звучит в вышине…
Ни детство, ни юность, ни старость
Без песни не мыслятся мне.

***
— О чем ты мне поведаешь, заря,
Распахивая сонное окно?
— О том, что птицы вешние не зря
На черных пашнях трудятся давно.

— Чем, полдень, ты похвастаешься мне?
Я сочинил уже двенадцать строк…
— Тем, что летит на огненном коне
Неутомимый солнечный ездок.

— Что скажешь ты, задумчивый закат,
Сестру и брата вовремя сменив?
— Что звезды одинаково горят
Для всех, как путеводные огни.
И если ты работал дотемна —
Сон будет сладок, а строка точна.

К ПРИРОДЕ

Божественен, природа, твой язык,
И кто бы ни считал себя поэтом,
Пожизненно он твой лишь ученик,
Пусть ни на миг не усомнится в этом.

Всех древних книг намного ты древней,
Нет твоего пронзительного слога.
Прильнула к звездам горная дорога,
Торопят грозы вороных коней.

И омочило дерево рукав,
Склонясь к реке в порыве обожанья.
Как просто все, как образ нелукав,
Как вечен он, лишенный подражанья.

Прости, природа, ты мой бедный стих,
Ах, если бы, присев на бычьей шкуре,
Вложить в него я мог бы рокот бури,
Как в уши ты всех раковин морских.

ДОЖДЬ МОРОСИТ

Дождь моросит,
Торопится пролиться,
Чтобы умыть смеющиеся лица
Цветов, что только-только распустились.
И каплями, упавшими на листья,
Птиц напоить,
Что к гнездам возвратились.

Дождь моросит,
Он выдался на славу,
Вот он целует луговые травы,
Вот радует он аиста-танцора,
Что замер на одной ноге —
На правой
Или на левой —
Посреди простора.

Дождь моросит,
Спешит сказать природе
Он о весенних днях,
Об их приходе!
Лишь горы неизменны
В снежном прахе,
Все те же
На закате, на восходе,—
Ни перед кем не сняты
Их папахи…

***
Спокойны деревья вокруг,
Ни ветра, ни облачка в небе…
Но Каспий взволнован: он вдруг
Взметнулся в отчаянье, в гневе.

Валы то туда, то сюда
Взлетают, не зная покоя.
Волнуется Каспий. Беда!
Несчастье ль случилось какое?..

Смотрю на детей то и знай,—
О, только б они не проснулись!..
Но слышу встревоженный лай
Собак с прилегающих улиц.

Шум волн — мотоциклов лютей:
Их грохот, их треск, громыханье…
Смотрю я на спящих детей,
Спокойное слышу дыханье.

Смешались вода и земля…
Пытаюсь вглядеться в просторы:
Ни лодочки, ни корабля,
И скалы лишь явлены взору.

Я в сердце тревогу ношу,
Я сердце молю не сдаваться…
Я Каспий покорно прошу,
Чтоб он перестал волноваться.

***
Когда деревья высыхают,
Они скрипеть перестают.
Никак ты не угомонишься,
Хотя морозы настают.

Хотя морозы все сильнее,
Хотя река покрылась льдом,
Я все бушую и внимаю
Благоразумию с трудом…

Так что ж, отрезать, что ли, пальцы,
Чтоб карандаш не смели брать,
Иль сердце из груди вдруг вырвать
Последний отпуск песне дать?

Сказал мне карандаш: хочу я
Тебя оспорить — не спеши…
Найдешь ли, коль меня отложишь,
Другую радость для души?

Сказала песня мне: я в силах
Предостеречь, взвиваясь ввысь:
Кто был лишен меня — в могилах
Давно лежат — не торопись.

***
Леса на склонах… Держит путь
Река, летящая меж ними:
«Стать озером бы, отдохнуть,
Переменив при этом имя…

Стать озером бы… Но должна
Я этот горный край оставить
И вдаль без отдыха и сна
К большому морю путь направить.

Должна без остановки я
Спешить, не ведая покоя…»
…О, как тоскует песнь моя,
Следя за мчащейся рекою…

***
Ну-ка, друг мой, как бывало,
На пандуре заиграй
Песню старую сначала,
Долалай, долалай .

Видел горя я немало,
Жизнь моя была не рай.
Все, что было, миновало,
Долалай, долалай.

Мне удача улыбалась,
Счастье било через край.
Словно чаша расплескалась,
Долалай, долалай.

Было все, а что осталось?
Как о том ни размышляй,
Самым верным оказалось
Долалай, долалай.

Что незыблемым казалось,
Все распалось невзначай.
От всего одно осталось:
Долалай, долалай.

***
— Что вчера мелькнуло да пропало?
— Молодость мгновенная моя.
— Что сегодня солнцем засияло?
— Молодость бесценная твоя.
Молодость людская быстротечна,
Молодость земная вековечна.

— Что вчера случилось да забылось?
— Милая была в моих объятьях.
— Чем земля сегодня озарилась?
— Милая твоя в твоих объятьях.
В этом мире вечны кольца рук,
Рук, в бессилье падающих вдруг.

— Что вчера мелькнуло да пропало?
— Радость краткосрочная моя.
— Чья сегодня очередь настала?
— Радоваться очередь твоя.
Необъятна радость, но лишь малость
Каждому из нас ее досталось.

— Что вчера случилось да забылось?
— Мир был омрачен моей тоской.
— Чем земля сегодня омрачилась?
— Безысходною твоей тоской.
Как ни коротка тоска людская,
Ей на свете ни конца, ни края.

— Что вчера твердили да забыли?
— Слово незабвенное мое.
— Что сегодня люди оценили?
— Слово сокровенное твое.
На земле всегда людское слово
Вечным кажется, покуда ново.

— Что вчера летало, словно птица?
— Имя позабытое мое.
— Что сегодня притча во языцех?
— Имя знаменитое твое.
Бренна слава, век ее — мгновенье,
Много долговечнее — забвенье.

— Что вчера кипело и бурлило?
— Жизнь моя, сходящая на нет.
— Ныне что бурлит и пышет силой?
— Торопливых дней твоих расцвет.
Есть, была и будет быстротечной
Жизнь любого в жизни бесконечной.

***
— Чья от небесного порога
Легла над бездною дорога?
— Взгляни попристальней
и след
На ней своих увидишь лет.

— Чей это тесный и просторный
Я вижу дом в округе горной?
— Дом этот — жизнь твоя,
и в нем
Сошлись года перед огнем.

— Кто это поле в снег и зной
Так распахал передо мной?
— То не твое перо ли, друг,
Его вспахало, словно плуг?

— Чья это песня на устах
Живет в отеческих местах?
— Ужель забыл, как среди скал
Ее ты колыбель качал?

— Ответствуй, милосердный стих,
Где жизнь моя?
— Она в других.
— А жизнь других?
— Она в тебе,
За это поклонись судьбе.

МОЯ ЖИЗНЬ

Путь ли это — прямой и тернистый?
Это путь, это жизнь.
День ли это — лучистый и мглистый?
Это день, это жизнь.
Дом ли это — просторный и тесный?
Это дом, это жизнь.
Песня ль это — мотив неизвестный?
И — песня, и — жизнь.

Дом, дорога,
И песня, и ветер —
Это жизнь, это все — моя жизнь.
И печаль, и любовь —
Все на свете,—
Это жизнь…
Это все — моя жизнь…

***
Что значит сила и бессилье?
Есть силы, дремлющие в нас,
И ощутим еще мы крылья,
Когда тому настанет час.

Мы все б тускней гораздо жили
Или не жили бы давно,
Когда б на миг предположили,
Что все уже совершено.

Что за далекими горами
Не блещет новая гора,
Что завтра повторим мы с вами
Лишь то, что сказано вчера.

Настанет день, свершится чудо,
Нам все представится иным.
Еще неведомый покуда
Мы с вами подвиг совершим.

И может, в недрах сердца где-то
Я песню лучшую свою
Ношу, и хоть она не спета,
Я все-таки ее спою.

Но, может, в глубине сознанья
В нас и боязнь затаена,
И, может быть, в день испытанья
Всплывет наружу и она.

И много жить или не много,
Распахнута пред нами даль.
У каждого своя дорога,
Свой подвиг, взлет, своя печаль.

Лишь в том друг другу мы подобны,
Что не предвидим жизни ход,
Не ведаем, на что способны,
Не знаем, что еще нас ждет.

Мы знаем только то, что было,
Что будет — то нам невдомек,
Но каждому дается срок,
Чтоб показать талант и силу.
И в том беда иных из нас,
Что можем мы сойти в могилу,
Свой пропустив заветный час.

ПРОЧИТАВ СВОИ СТАРЫЕ СТИХИ

Я мог бы менее спешить,
Душой я мог бы не кривить,
Как это делал я, бывало,
Я мог бы лучше песнь сложить,
Но не сложил я, как мне быть?
Исправить все — надежды мало.

Я мог бы большее свершить,
Мог по-другому жизнь прожить,
Но жизнь нельзя начать сначала!

ПОТОК

Лучше, чем другим, известно мне,
Что на сердце у меня таится,
Ну а ты, что стонешь в тишине,
Почему, поток, тебе не спится?

Чем ты огорчен, чем потрясен,
Что ты хочешь и чего не можешь?
Почему ты бьешься испокон,
В каменном своем клокочешь ложе?

Чем, скажи, тебе, мой брат, помочь?
Кто преследует тебя, карая,
Почему всегда бежишь ты прочь,
Вдаль куда-то из родного края?

Отчего весь век некраткий свой
Стонешь ты, поешь одно и то же?
Почему об скалы головой
Бьешься ты, хоть их пробить не можешь?

КОГДА УМИРАЮТ ПОЭТЫ

…Так когда умирают поэты?!
Когда время придет, когда
Обесцветит всю радугу света
Нудных горестей череда?..
Иль когда палач без пощады
Всадит в сердце пулю иль нож?
Пулю? Вы спросите Гренаду.
И Гренада ответит:
— Ложь!

Разве песен прервалось чудо
В черный день, когда понесли
Бездыханное тело Махмуда
На носилках из Игали?!

И хотя перерезаны вены —
Разве строчек иссякла грусть?
Жив Есенин и неизменно
Неразлучен с понятьем «Русь»!

Что же гибельно для поэта?
Может, злых искушений шквал?.
Но такого поэта нету,
Кто бы этого не испытал!

От соблазнов духа проклятого
(Щедрым был на посулы дух!)
Отвернулась гордо Ахматова
И замкнула руками слух.

Нет, не ставит на крыльях знака
Низкопробная клевета!
Осень чистая Пастернака —
Как была — светла и чиста.

Не зашить поэзии губы,
Не закрыть всевидящих глаз!
О Марин , твоего бубна
Гневный звон звучит и для нас!

Так, выходит, бессмертны песни?.
Нет, они обращаются в прах,
Умирает поэт, если
Он кривит душою в стихах!

Обрекается смертной казни
Или без вести пропадет
Все, что сказано из боязни,
Ради мелких житейских льгот!..

…С юных — лет я отведал славы —
Был известен и был браним.
У Хароновой переправы
Я стою со стихом своим.

Отвечай же, моих сомнений
Неподкупнейший судия:
Где я? Там, где бледные тени?
Или между живыми я?

***
К концу идет моя программа «Время»:
Спорт — позади, да и событья дня…
Синоптик приступил к любимой теме —
Про атмосферу в сердце у меня.

Когда шлифуют камень мой надгробный
За часом час — о чем печалюсь я?
О прожитом, что вспомнилось подробно
В неистовом круженье бытия?

О родниках, до срока обмелевших,
Тех, из которых молодым не пить?
О веснах ли? О песнях отзвеневших?
Или еще не спетых, может быть?

Какой печалью душу я неволю?
А в сердце три стрелы дрожат, звеня:
Былые дни, сегодняшние боли,
Грядущее, что скрыто от меня…

Погоды переменчивое бремя:
То минус сорок, то — наоборот…
Идет к концу моя программа «Время»,
И разразится музыка вот-вот.

***
Искусный хирург в предприимчивый век
От смерти избавит тебя, человек,
И старое сердце заменит другим,
Быть может, не пылким, зато молодым.

Но я — консерватор, ворчун и чудак,
С прогрессом таким не согласен никак,
Поскольку мне матерью сердце дано
И образ ее сохраняет оно.

Другая причина, наверное, в том,
Что бьется в израненном сердце моем
Прекрасное имя избранницы той,
Что предана мне до доски гробовой.

А если я новое сердце вложу,
То имя, которым я так дорожу,
Оно позабудет и станет во сне
Невольно другое нашептывать мне.

От новшеств науки избавь меня, Бог!
Пускай я от жизни себя не сберег,
Но сердце больное не трогай, хирург –
С каким я родился, с таким и умру.

***
Был сам себе я враг усердный,
И вот вблизи небытия,
На тихой станции предсмертной,
В больнице пребываю я.

И навещать не забывают
Меня друзья,
и в свой черед
Они, прощаясь, заклинают:
«Пусть с нами твой недуг уйдет!»

Гляжу на звездный рой несметный,
И может, впрямь надежда есть
На этой станции предсмертной
В обратный поезд пересесть.

КИТАЙСКАЯ ИГЛА

Вонзись, китайская игла,
Ты в избранную точку тела.
Врачуй, волшебствуя умело,
Тысячелетняя пчела.

Есть семь недугов у меня,
Что от грехов, наверно,
в теле
Как будто недруги засели,
Разбой мучительно чиня.

Мне говорят — всесильна ты,
Тогда прошу я, сделай милость,
Избавь меня от суеты,
Душа к которой пристрастилась.

Молю, на мой воздействуй слух,
Чтобы в любое время суток
Он к слову мудреца был чуток,
А к слову дурака был глух.

Но ты, китайская игла,
Едва ли ту залечишь рану,
Которую,
скрывать не стану,
Одна из женщин нанесла.

И если слабую строфу
Я напишу,
придай ей силу,
Чтоб не сошла строфа в могилу
И я был славен, как Ду Фу.

Когда могла бы, как людей,
Ты исцелять еще и страны,
В Пекине и в Москве бы раны
Зарубцевались бы скорей.

Тысячелетняя пчела,
Как от семи недобрых духов,
Избавь ты от семи недугов
Меня, китайская игла.

Далее

		На главную страницу