ПИШУ, КАК ПОДСКАЗАНО СОВЕСТЬЮ МНЕ

Пишу я диктовку.
Она не простая,
Давно ее жизнь диктовать начала.
За каждым поступком стоит запятая,
И очередь точки еще не дошла.

Стою на коленях, любовью плененный.
И не оттого ли восторженно так
Сверкает,
как будто клинок обнаженный,
За спинами слов восклицательный знак?

Ошибки, помарки на каждой странице,
И вдруг, охладев ко вчерашней любви,
Клинок обращаю в орудие жницы,
Которым венчаю сомненья свои.

Где лепятся к скалам тропинки крутые,
Пусть раненый тур ослабел на бегу,
Не точки багровые, а запятые
Упрямо он ставит на белом снегу.

Я сложной диктовки
ценю содержанье,
Его излагать опасаюсь вчерне
И, ссорясь с канонами правописанья,
Пишу, как подсказано совестью мне.

Безмолвные тени – ночей понятые –
Толпятся,
на мой поднимаясь порог,
Но, точки отвергнув, одни запятые
Я ставлю в конце несговорчивых строк.

И жизнь призывает меня к продолженью
Того, что я делаю век напролет.
Дано ли подняться мне выше ступенью
В училище строгом ее через год?

ГОРНЫЕ ТРОПЫ

За поворотом лет наверняка
Исчезнет неудачная строка,
Как за хребтом безвестная тропинка,
Где разойтись не могут два быка.

Одна тропа взбирается к скале,
Другая изгибается во мгле
И прыгает в зеленую долину,
Чтоб раздвоиться на ее челе.

И многих бед в том заключалась суть,
Что двое уступить друг другу путь
На лезвии тропы не торопились,
Но бездна не насытилась ничуть.

И хоть порой соседствуют дворы,
Торить мужам, похожим на костры,
Тропинку к сердцу женскому труднее,
Чем на груди бесчувственной горы.

Пусть в близости клубящихся седин
Кремнистых троп оправдан серпантин,
Извилистость в характере от века
Смертельна для достоинства мужчин.

Там, где вершины сталкивают лбы,
Тропа по воле каменной судьбы
В опаловой дали еще поныне
Напоминает колесо арбы.

Когда-то мир,
велик и многолик,
Возник, как гениальный черновик,
И набело, быть может, перепишет
Лишь время величайшую из книг.

ТРЕТИЙ ЧАС

Не ведал до тех пор
про то, что я хорош,
Покуда разговор
о том не завела ты.
Хорошая, пускай слова твои предвзяты
И слишком тороваты, но говори их все ж!

Не ведал до тех пор
про то, что я негож,
Покуда разговор
о том не завела ты.
Негожая, пускай слова твои предвзяты
И слишком угловаты, но говори их все ж!

Из жизни всей моей ты выкроила час
И хвалишь не меня, а этот час прекрасный.
Из жизни всей моей ты вытравила час,
Ругая не меня, а этот час несчастный.

Но есть и третий час, что знать бы ты должна,
И суть заключена в любой его минуте.
Я – этот третий час,
и не моя вина,
Что до сих пор постичь ты не сумела сути.

ЛЮБИМЫЕ ГОЛОСА

Когда понять захочешь, голос чей
Милее мне иных великолепий,
Послушай, как вдали поет ручей,
Как плеск его похож на детский лепет.

Прислушайся к ревущему в тиши
Потоку, с гор бегущему по склонам,
В чьем голосе своем, а не заемном
И вековая боль, и крик души.

Прислушайся, как травы шелестят,
Как птицы вьются и поют над лугом,
Как мирно листья на ветвях шуршат:
О чем им спорить с миром и друг с другом?

И вновь грозою все потрясено.
И песнь грозы мила мне и знакома.
У неба злобы нет, и не оно
Рождает силы молнии и грома.

Я слышу, как курлычут журавли,
Пока их клин в небесной сини тает.
Они летят и жителей земли
Печально на прощанье окликают.

Я слышу песню туров молодых.
Они молчат, что б жизнь им ни сулила,
Но если уж поют, то песню их
Родит любовь, а не иная сила.

Нет фальши в песнях облаков и вод,
Деревьев, трав и каждой твари божьей,
Все в мире голосом своим поет,
На голоса другие непохожим.

Случись бы песни неба и земли
Излить в людские звуки и понятья,
Их слыша, слез сдержать бы не могли
И наши камнесердые собратья.

ПЯТЬ МИНУТ ТОМУ НАЗАД

Был я молод, беден, жизни рад,
Даль вокруг казалась голубою.
Я, казалось, был самим собою
Только пять минут тому назад.

Молодость моя ушла и сила.
Бедность – все, чем раньше был богат.
Кажется сейчас, что это было
Только пять минут тому назад.

Значит, вот как наступает старость.
Голос хрипнет и тускнеет взгляд,
Что еще горел, как мне казалось,
Только пять минут тому назад.

Вижу: волосы мои уныло
Засыпает белый снегопад,
Побелело все, что черным было
Только пять минут тому назад.

В печке тлеют угли еле-еле,
В небе потускнели, не горят
Белые созвездья, что горели
Только пять минут тому назад.

Был я острословом, балагуром,
Я валяюсь, прежний говорун,
Как струна, отдельно от пандура
Иль пандур, оставшийся без струн.

Был я молодой, теперь я старый.
Что прошло, минуло без следа,
Кажется, сейчас с земного шара
Я качусь неведомо куда.

Как всегда, спешит с уходом лето,
Осень и зима прийти спешат.
Я не знал, не думал я про это
Только пять минут тому назад.

* * *

Я потерялся, мой друг, потерялся,
Был я в лесу, и в лесу я остался,
И человек, что стоит пред тобой,
Обликом прежний, а сутью другой.
Кто я теперь, на себя непохожий,
Брат, иль сосед, или просто прохожий?
Обликом прежний, а сутью другой?
Может, черты мои не изменились,
Прежними руки мои сохранились,
Не изменились костюм и пробор?
Что изменилось, и сам я не знаю.
Жизнь предо мною прошла прожитая,
Зло и добро, что свершил до сих пор.
Был я в лесу, и пред лесом суровым
Не погрешил я обманчивым словом.
Солнце ушло за развалины гор,
Чтоб не подслушивать наш разговор.
Может, у всех нас бывает мгновенье,
И озаряет нас свет обновленья.
Буре на смену приходит покой.
Я потерялся, мой друг, потерялся,
Что-то ушло, и с тобой я остался
Обликом прежний, а сутью другой.

СЛЕДУЮЩЕЕ

Всю жизнь ищу, всегда я жду чего-то
И на аэродромах каждый раз
Слежу за следующим самолетом,
А не за тем, который сел сейчас.

Дней следующих быстры вереницы.
Я что-то все ищу, все не найду.
Весною снова прилетают птицы,
Я вижу их и следующих жду.

Твердят слова, одно другого лестней,
Все превозносят песню, что я спел.
Мне ж ведомо: лишь в следующей песне
Я то скажу, что в этой не сумел.

Мгновенно все, лишь ожиданье вечно,
И я всю жизнь себя надеждой льщу:
На перекрестке следующем встречу
Ту женщину, которую ищу.

Друзья стареют, мы стареем сами,
Те далеко, тех вовсе нет в живых.
Все чаще мы встречаемся с друзьями
На погребении друзей своих.

И хоть пока еще мы что-то значим,
Бессмертием никто не наделен.
И не меня ль друзья мои оплачут
В минуты следующих похорон?

И все-таки о завтрашнем рассвете
Я помню, видя нынешний рассвет.
Я снега жду, что будет вслед за этим,
И года, что идет за этим вслед.

И верю я, что те, кто нас моложе,
Мудрее нас и лучше и честней.
Я верю в следующих, мысля то же,
Что деды и отцы на склоне дней.

И безнадежней был бы каждый вечер,
И жили бы мы хуже, чем живем.
Когда б не это ожиданье встречи
С рожденным где-то следующим днем.

ПРОСЬБА

Жена моя, просьб у меня не много,
Но эту ты исполни, ради бога.

Прошу: цени друзей моих вчерашних,
Всех тех, кому когда-то был я мил,
Которых издавна еще до наших
С тобою лет
любил я и ценил.

Люби людей, с которыми вначале
Я шел тропой пологой и крутой,
Кем бы сейчас друзья мои ни стали,
Они – частица жизни прожитой.

Пусть странными сочтешь ты их повадки,
Не уличай их ни в какой вине,
Все малые грехи и недостатки
Ты им прости, как ты прощаешь мне.

Спеши друзьям навстречу, дорогая.
Открой им дверь и взглядом их не мерь.
Считай, что это молодость былая
Нежданно постучалась в нашу дверь.

Давно с иными смерть нас разлучила,
Давно с другими жизнь нас развела,
А те лишь по делам звонят уныло
И пропадают, разрешив дела.

Нас с каждым годом меньше остается.
О жены всех моих друзей былых!
Вы и меня стерпите, коль придется,
Во имя дорогих мужей своих.

ВЕЧНЫЙ СПОР

Может, петухи дерутся,
Раскровавив гребешки
Иль, к земле пригнувшись, бьются
Разъяренные быки?

Или слепо одержима
Местью кровною родня?
Два врага необоримо
Бой ведут внутри меня.

Две державы меж собою
Так, что не понять, кто прав,
Бьются насмерть, полем боя
Слабого меня избрав.

Нестихающий, кровавый
Бой идет в моей груди.
Требует одна держава:
«Ты иди, иди, иди!»

Между тем с другого края
Слышу голос я иной,
Сила требует другая:
«Ты постой, постой, постой».

Первая держава бьется
И велит мне: «Не клонись,
Жизнь единожды дается.
Ты борись, борись, борись!»

Тишины другая жаждет
И твердит: «Не горячись,
Жизнь дается лишь однажды,
Ты смирись, смирись, смирись!»

Правы или же не правы,
Мне закон диктуют свой
Две враждующих державы:
«Да» и «Нет», «Иди» и «Стой».

Сделать выбор самый умный
Я себя надеждой льщу.
У меня пандур двухструнный,
Третью я струну ищу.

И присловие на случай
Я стараюсь повторить:
«Если две дороги, лучшей
Будет третья, может быть!»

Но закон свой не из многих
В жизни мы избрать должны,
Ибо третьей нет дороги,
Ибо третьей нет струны.

* * *

Гибель дня мне кажется безвременной.
Но рождает месяца восход.
И очам
вновь женщиной беременной
Таинство природы предстает.

Перемена порождает новости,
От вражды рождается война,
Радость происходит от веселости,
А печаль печалью рождена.

Белы дни зачнутся в чреве темени,
А во чреве облаков – дожди.
Время – породительница времени,
Что прикажешь ждать нам впереди?

На былое взглядом привередницы
Ты глядишь,
укора не тая,
И считаешь, что судьба наследницы
Будет лучше, нежели твоя.

* * *

Повесть о себе и о тебе
Сам себе рассказываю снова,
И душа сама с собой готова
Спор вести во гневе и мольбе.

Где судьбы изогнута орбита,
В двойников тобой я обращен,
Из которых – ты одним забыта,
А другой – в тебя еще влюблен.

И, сдаваясь времени на милость,
Белой и зеленою порой
Ты сама в двух женщин превратилась,
Холод в первой – пламя во второй.

И с обеих не свожу я взгляда,
И готов поклясться головой
В том, что третьей женщины не надо
Мне до самой крышки гробовой.

* * *


Молодых и в замети седин
Угнетают женщины мужчин,
А мужчины женщин угнетают
Потому, что мир в любви един.

Голову, где мыслей светел рой,
Угнетает суетность порой,
И жестоко ноги угнетает
Голова, где мыслей замер строй.

Притаясь под крышкою ларца,
Угнетает золото скупца,
Но само от угнетенья тает
Щедрого кармана удальца.

И надежду с утренним челом
Угнетает то, что дышит злом,
Но она в грядущий день стремится,
Угнетая память о былом.

Вечно кривду истина гнетет,
Справедлив и славен этот гнет,
Но случалось, ошибались люди,
И бывало все наоборот.

Породнившись с ордами годин,
Угнетаю музу близ вершин,
И она в долгу не остается:
Угнетают женщины мужчин!


МУЖЧИНЫ

Немало мужчин попадается дутых,
Папаху носить может всякий к тому ж.
Сказала любовь:
– Пусть ко мне приведут их,
Отвечу тогда я, кто истинный муж.

– Не все те мужчины, кто лихо и браво
Закручивать могут усы хоть куда
Проверим, у всех ли законное право
Мужчинами зваться –
сказала беда.

– Проверим! –
откликнулись волны потока,
И сразу возникла в ночной вышине
Тропинка над бездной, чтоб волею рока
Мужчина по ней проскакал на коне.

И горская сабля над горлом сверкнула,
И свистнула пуля вблизи головы,
И впала в измену красотка аула,
Чьи брови – оттянутых две тетивы.

И молвила чарка:
– Со мною, бездонной,
Его посадите, и дам я ответ,
Он волею крепок иль нету в нем оной,
Нетрудно узнать, кто мужчина, кто нет!

– Мужчин приведите ко мне на смотрины, –
Копейка хихикнула из кошелька, –
И я вам отвечу, какого мужчины
Цена на сегодняшний день высока.

Вдруг голос горы от вершины к подножью
Пронесся, звеня, как набатная медь –
– Мужчина, кто правды не спутает с ложью
И ради свободы готов умереть.

ПЕСНЯ ЖЕНЩИНЫ О МАЛОДУШНОМ МУЖЧИНЕ

Отчего ты в горах перед схваткой
Не спешишь зарядить пистолет?
Что дрожишь, как больной лихорадкой,
Кто ты, горец, мужчина иль нет?

Может быть,
побледневший от страха,
Обменяемся судьбами впрок?
Мне к лицу твоя будет папаха,
А тебе мой цветастый платок?

Я вручу тебе серп.
И на жатву
Ты отправишься, жнице под стать,
И сожму, прошептавшая клятву,
Я клинка твоего рукоять.

Возвратившись, подоишь корову,
Натаскаешь воды.
И мое,
Верный долгу и отчему крову,
Постираешь в корыте белье.

Я вернусь не одна – с кунаками,
Ты закуску подашь и бузу.
Я вернусь не с пустыми руками,
А подарки тебе привезу.

Гоцатлинские серьги подвешу
Я к ушам твоим длинным сама,
Нитью бус унцукульских утешу,
Что купила почти задарма.

Станут губы красны от помады,
А щетина от пудры бела,
И забудешь ты горечь досады,
Только дальше держись от стола.

Жаль, нам статью нельзя обменяться,
Чтоб в кругу молодых и старух
Мог бы в платье моем появляться
Твой лишившийся храбрости дух.

К людям в души заглядывать сложно,
Лишь беде предстают их черты,
И она установит, возможно,
Что походишь на женщину ты.


ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ

Во власти напускных туманов,
В папахе, сбитой набекрень,
Ты мне по нраву, день обманов –
Апреля изначальный день.

Разлив веселье, как духанщик,
Ты вновь, аллах тебя спаси,
Готов, талантливый обманщик,
Меня вкруг пальца обвести.

Клюет по-птичьи подоконник
Капели солнечная явь.
И я кричу, как твой поклонник:
«Морочь, разыгрывай, лукавь!»

Но горько мне, как от печали,
Когда в году всем дням подряд
Неунывающие врали
Твои черты придать хотят.

Один, познав судьбы удары,
Нам приоткрыл былого лик,
Но заглянул я в мемуары
И сразу понял: врет старик!

И кто-то, кланяясь кому-то,
Расцвел в улыбке, словно шут,
Хоть ко вражде зовет минута
И кошки на сердце скребут.

Еще на кладбище могила
Черна, как облако в грозу,
Но плакальщица обронила
Ненастоящую слезу.

И, одолев простор эфира,
Иная радиоволна
Предстать заступницею мира
Желанья грешного полна.

Воркует, словно голубица,
И не смущается нисколь.
Так разыграть порой блудница
Невинности стремится роль.

И, в послухи призвавший бога,
Безбожно плут морочит нас...
Вблизи от звездного чертога
Мне сон приснился как-то раз.

Я, взгляд на календарь нацеля,
Прочел беспечные словца
О том, что первый день апреля
Веселый праздник: «День лжеца».

Слагай, кто хочет, небылицы,
Зато в другие дни для всех
Священны истины границы
И врать, ни-ни, великий грех!

Когда б такое явью было,
То, славя времени чекан,
Над миром правда бы царила
И однодневным стал обман.

Пусть за неделею неделя
Летит, не требуя прикрас,
И только первый день апреля
Шутя обманывает нас!

* * *

Три однокашника моих –
В обличье честности три вора.
И попадут в тюрьму не скоро
Три однокашника моих.

Они порою шумно пьют
В пылу тщеславья пресловутом.
Я ими прозван «баламутом».
– Чего ты хочешь, баламут?

Есть три соседа у меня:
Хоть в руки книг они не брали,
А вот профессорами стали,
Чтоб руки греть, как у огня.

Наука,
стоя у стола,
Теперь прислуживает плутам.
– Эй ты, прослывший баламутом,
Что лезешь не в свои дела?

Сама жена меня корит,
Что был я в жизни неуклюжим,
Что стать не смог ученым мужем,
Что пить не с теми надлежит.

И, как отбившийся от рук,
Молчу я с видом виноватым,
Не ставший даже кандидатом
Филологических наук.

БЕДНАЯ ОВЕЧКА

Ты безгрешна до того,
Что почти святою стала.
Не загрызла никого,
Никого не забодала.

Дважды в год тебя стригут
До последнего колечка.
И однажды в пять минут
Шкуру начисто сдерут,
Бедная овечка,
Бедная овечка!

Человек родился:
пир!
И венчаешь ты шампуры,
Человек покинул мир –
И осталась ты без шкуры.

Настежь дверь пред кунаком –
И дохнула жаром печка.
Уксус смешан с чесноком,
И запахло шашлыком...
Бедная овечка,
Бедная овечка!

Грудой тонкого руна
Ты дрожишь в извечном страхе
И в любые времена
Даришь мужеству папахи.

Похудеть готов бурдюк,
Чтоб вино лилось, как речка.
А тебе опять – каюк:
Слишком лаком твой курдюк,
Бедная овечка,
Бедная овечка!

Ты невинна и кротка,
И поэтому не сдуру
Для злодейств во все века
Волк в твою рядится шкуру.

Слова истинного лад
Не сотрется, как насечка.
И порой всю жизнь подряд
Про кого-то говорят:
Бедная овечка,
Бедная овечка!

КОГДА ТЫ ЗАБОЛЕЛА

Больная, ты лежишь, и о поправке
Врачи пока еще не говорят,
И влажно, словно сливы на прилавке,
Твои два глаза на меня глядят.

Вокруг постели сестры суетятся,
Уносят грелки и приносят лед.
А сливы все слезятся и слезятся,
И время слишком медленно идет.

Что на себя ни надевала прежде,
Все шло тебе, все было в самый раз,
Впервые так нелепа ты в одежде,
В которую облачена сейчас.

Как неуклюж наряд больничный твой,
И полосы, что подступают к шее,
Неумолимо петлею тугой
Мне стягивают горло, словно змеи.

Как несчастливых дней неспешен ход…
Как быстры дни, когда они счастливы.
Исходят влагой две большие сливы,
И время слишком медленно идет.

ОБЛАКА

Я в горы шел, ползли вы по долине,
Как стадо буйволов на водопой.
Я был внизу – вы стыли на вершине,
Как войско, что вот-вот рванется в бой.

Мне в детстве вы казались шерстью тонкой,
Которую сучили для носков,
Казалось, стоит лишь подуть тихонько –
И в небесах не будет облаков.

Но понял я: ничто вас не развеет,
Как небесам, вам окончанья нет.
И не рассеялись, а тяжелее
Вы стали для меня с теченьем лет.

И сколько бы мне жизни ни осталось,
Вы будете со мною до конца.
Вы легче шерсти – раньше мне казалось, –
Теперь вы стали тяжелей свинца.

Вы невесомей были, я – моложе,
Я старше стал, вы тяжелей сейчас.
Но, как ни тяжелы вы, солнце все же
Порой проблескивает через вас.

КАМНИ НА БЕРЕГУ КАСПИЯ

Нерукотворный след столетий давних,
Белеют скалы голые вдали,
Торчат на берегах пустынных камни,
Как ребра, вылезшие из земли.

К пустынным каменистым побережьям
Бывает Каспий добр, бывает крут.
И волны камень скал то тихо нежат,
То в гневе со всего размаха бьют.

Бывает так, что бури и приливы
На берег вдруг обрушивают шквал.
Бывает даль тиха, и волны льстиво
Журчат и гладят камень серых скал.

Они стоят, войдя по пояс в воду,
Не рушась от того, что жизнь их бьет,
Не размягчаясь в тихую погоду
От теплого журчанья добрых вод.

Все камни на своем извечном месте
Стоят, похожие на тех из нас,
Которых волны то вражды, то лести
Испытывают в злой и в добрый час.

И я, как скалы, в час, что не назначен,
Хочу встречать недобрую волну
И знать, что в ласковых волнах удачи
Я не размякну и не утону.

СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ

Милая, прошу я вновь прощения,
Милости твоей опять я жду.
Отпусти, прости мне прегрешения,
Все, что совершил я в том году.

Ты прости за то, что не однажды я
Каялся и ты прощала мне.
Ты прости свою слезинку каждую,
Пролитую по моей вине.

Ты прости мне, что, когда в дороге я
С делом и без дела пропадал,
Ты считала дни и ночи многие,
Между тем как я их не считал.

Ты прости мне завязи бесплодные,
Все, что я не сделал в этот год.
Все мои дела неподотчетные,
Хоть за них придется дать отчет.

Слепоту прости, что помешала мне
Видеть то, что на тебя навлек,
Глухоту, из-за которой жалобы
Я не слышал, хоть услышать мог.

Ты за все, что пережито-прожито,
Как всегда, простишь, меня любя,
Да и укорить меня не сможешь ты
Строже, чем корю я сам себя.

Я не поступался даже малостью,
Обижал я тех, кого любил.
Я прошу: прости меня, пожалуйста,
С легкостью, с которой я грешил.


* * *

– Больные люди, что вам ждать сейчас?
– Те исцелятся, те умрут, быть может.
– Здоровые, что ожидает вас?
– Болезнь и смерть нас ожидает тоже.
– А вы, над кем свершился приговор,
А вас что ждет, лежащие в могиле?
– Тех ожидает слава, тех – позор,
А тех – забвенье, будто б и не жили!

* * *

– Скажи, чья радость прочих веселей?
– Того, кто прежде радости не знал.
– Скажи, чье горе прочих тяжелей?
– Того, кто никогда не горевал.

– А мы с тобой, любимая, давно
Все знаем от веселья до потерь.
– Не мудрено, нам знать не мудрено,
Ведь жизнь всегда стучалась в нашу дверь...

– Что за окном: закат или восход,
Свистит ли ветер иль поет свирель?
Что за окном: черешня ли цветет
Иль кружится январская метель?

Что за окном, не все ли то равно,
Еще с тобой мы молоды, поверь.
Нальем и выпьем старое вино,
Чтоб жизнь всегда стучалась в нашу дверь.

Прильни щекою к моему плечу,
И я сквозь снег и ночи темноту
Туда с тобою вместе улечу,
Где обнялись два дерева в цвету.

НЕ ЗАБУДУ

Того не забуду, кто имя мне дал,
И тех, кто под небом и кровом
Вблизи и вдали неприветливых скал
Дарил меня хлебом и словом.

Того не забуду, кто дал мне огонь
И буркой укрыл мои плечи.
Того не забуду, чья братски ладонь
К моей прижималась при встрече.

И помнить я буду,
покуда сквозь даль
Идут моих дней караваны,
Всех женщин, мою утолявших печаль,
И всех наносивших мне раны.

О том не забуду,
как вера мосты
Над пропастями возводила.
Как малая капля людской доброты
Обиду на сердце гасила.

О том не забуду,
как верный кунак
Являлся порой роковою
И вмиг разжимался тяжелый кулак
Над грешной моей головою.

Забуду, где в тучах гнездится плато,
Повитое клекотом диким,
Того, кто душою –
неведомо кто
И кажется лик чей – безликим.

Забуду того, кто в положенный срок
Не смог уподобиться чуду,
Того, кто прослыть человеком не смог,
А всех остальных не забуду.

О НАС И ДРУГИХ

Вблизи горы, лежащей как коврига,
Остался с книгой я наедине,
Но о тебе она и обо мне
Не ведала – пустая эта книга.

А мы с тобой похожи на других,
Нас в облаках одна несет квадрига.
И получалось так, что и о них
Не ведала пустая эта книга.

Остался с сердцем я наедине,
И рассказало с грустью и любовью
Оно и о тебе, и обо мне
Земную быль, написанную кровью.

Сочли б, услышав, тысячи других
Рассказ о нас, изложенный подробно,
Что сердце честно
речь вело о них,
Нерукотворной повести подобно.

СТИХИ О БУМАГЕ

На фабрике бумажной, где искусны
Машины, где огромные котлы,
Мне вспоминались строки писем грустных,
Как сводят лес, как падают стволы.

Я омраченный взгляд бросал украдкой,
Вопросы задавая невпопад,
На сохранивший запах хвои сладкой
Уже не лес, а полуфабрикат.

Готовые к жестоким превращеньям,
Лежали бревна – бывшие леса,
Где обитали белки и олени
И ветви упирались в небеса.

И вот листы бумажные белы,
А я гляжу и думаю с тоскою:
Чтоб им родиться, ветви и стволы
Сошли на нет, пожертвовав собою.

Ужель на месте леса пни торчат
Лишь для того, чтобы бумагу черство
Извел в тупом усердье бюрократ
И графоман в потугах стихотворства?

Ужель сведенный лес столетья рос
И пал на землю, топору послушный,
Чтоб злопыхатель написал донос,
Дурак придумал циркуляр ненужный?

И все ж не зря погибли дерева.
В тетрадях, не исписанных впустую,
Малыш начертит первые слова,
Мудрец закон великий обоснует.

Поэт любимый ночи напролет
Глаз не сомкнет и озарит страницы,
И лес столетний в слове оживет,
Запахнет хвоя, защебечут птицы.

И будет этот лес из века в век
Шуметь ветвями, кровь тревожить в жилах,
И ни один на свете дровосек
Свалить его стволы не будет в силах.

СТИХИ О БОЛЕЗНЯХ

Те, кто здоров, те, кто во цвете лет,
По простоте своей считать готовы,
Что в этом мире смерти вовсе нет,
Что все сильны на свете и здоровы.

А мне с вершины зрелости своей,
Достаточно лежавшему в больницах,
Порою кажется, что нет людей,
Внутри которых хвори не таится.

Я вижу многих страждущих вокруг,
Но я не врач, чтоб излечить кого-то,
И чей-то злой или не злой недуг –
Моя печаль, но не моя забота.

Другое омрачает мой покой,
Покуда жив, я буду опасаться
Того, что клетки совести людской
Вдруг в раковую ткань переродятся,

Что человека затрясет озноб
Корысти и вражды непримиримой,
Что в душах чьих-то вызовет микроб
Жестокости процесс необратимый.

Боюсь, что тем, кто был недавно смел,
Вдруг овладеет робость, как икота,
Боюсь я, как бы друг не заболел
Опасной страстью обижать кого-то.

Боюсь, что кто-то в мире станет злей
Или подвергнется иной напасти.
Что овладеет кем-то из людей
Неизлечимое стремленье к власти.

Что засвербят рубцы былых обид,
Зараза рабства в душах затаится...
Наш мир болезни тела победит,
Коль от болезней духа исцелится!

РОЯЛЬ В ХИРОСИМЕ

Мне помогала музыка забыть
То, что не мог я позабыть, бывало.
И то случилось музыке будить,
Что было на веку, да миновало.

Бывало, замирал притихший зал,
И предо мною раздвигались дали.
Я был уверен, что игравший знал
О радости моей и о печали.

Но позабыть мне было суждено
Все звуки в этом крае незнакомом,
Иль звуки те, что я забыл давно,
Нахлынули и встали в горле комом.

Рояль, поставленный на постамент,
Звучал в тиши музея, негодуя.
Не знал я, что безмолвный инструмент
Рождать способен музыку такую!

Я, вымолвить не в силах ничего,
Стоял ошеломленный; мне казались
Расшатанные клавиши его
Зубами, что во рту едва держались.

Я думал о событье давних дней,
Что не вернешь ничто и не поправишь,
Что нету даже праха тех людей,
Чьи пальцы знали холод этих клавиш.

И молчаливый траурный мотив
Плыл над землей, где столько льется крови,
И, потрясенно голову склонив,
Ему внимали Моцарт и Бетховен.

КОГДА Я ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ

Издалека вернулся я опять,
Мой дом, моя семья – моя отрада.
Ужель, чтоб это в сотый раз понять,
Сто всяческих земель объездить надо?

Зачем я лгу, себя надеждой льщу:
Жизнь удивительна не здесь, а где-то!
Какой еще я радости ищу,
В который раз исколесив полсвета?

Иль удивительней, чем отчий кров,
Чем те, кто по моим живет законам,
Гостиницы далеких городов,
И шум чужой, и скрип чужих вагонов?

Я снова дома и к груди своей,
Как будто опустевшей от разлуки,
Любимых прижимаю дочерей,
Бегу, жене протягиваю руки.

Как удивителен родимый кров,
Мой дом, где «папа!» говорят мне дети.
Нигде и никогда никто на свете
Не сможет мне сказать подобных слов.

Как мог подумать я, что здесь мне хуже,
Чем где-то в чужедальней стороне?
Лишь здесь Париж, которому я нужен,
Здесь Истанбул, который нужен мне.

Здесь даже тихо сказанное слово
Слышнее слов, что я с трибун кричал,
Там, где наречья моего родного
Из слышавших никто не понимал.

Прекрасен дом, куда я возвратился,
Изъездив сто земель и сто дорог.
Прекрасен край, где я в свой час родился,
Где дай мне бог и умереть в свой срок.

Мне в отчем доме все легко и мило,
Так почему ж, какой-то срок пройдет,
И некая неведомая сила
Опять меня куда-то понесет?

* * *

Весна, в горах вступив в свои права,
Царит всего каких-то две недели,
Так почему, раскрывшися едва,
Уже иные листья пожелтели?

На травах, у подножия стволов,
Они лежат, и мне пришли на память
Замерзшие в горах птенцы орлов,
Которым не случилось стать орлами.

Я пережил немало черных дней,
Оплакал множество листков опавших –
И мальчиков, не севших на коней,
И девочек, невестами не ставших.

Но, сколько бы ни пережил я бед,
Что б ни было, я никогда весною
Вишневого цветенья белый цвет
Считать не буду ранней сединою.

Далее

		На главную страницу