ТРИ ГОРСКИХ ТОСТА

Наполнив кружки, мудрствовать не будем
И первый тост такой провозгласим:
«Пусть будет хорошо хорошим людям
И по заслугам плохо – всем плохим!»

Еще нальем и вспомним изреченье,
Достойное громокипящих рек:
«Пусть детство будет кратким, как мгновенье,
А молодость пусть длится целый век!»

И в третий раз содвинем кружки вместе.
«Друг чести, пей до дна! Не половинь!
Пусть обойдут нас горестные вести,
А сыновья – переживут. Аминь!»

ЕСЛИ ТЫ КУНАК

Если ты кунак, то мой порог
Ждет тебя, сдувая облака.
Если ты от жажды изнемог,
То моя река – твоя река.

Если даже на дворе черно,
Встречу сам, подай лишь только знак.
Вот мой хлеб, вот розы, вот вино,
Все, чем я богат, – твое, кунак.

Холодно – сядь ближе к очагу,
Я получше разожгу кизяк.
Голодно – не сетуй, помогу:
Полем поделюсь с тобой, кунак.

Если станешь таять, как свеча,
Проклиная рану иль недуг,
Я успею привезти врача,
Кровь моя твоею станет, друг.

Если страшно – мой возьми кинжал
И носи, повесив на боку.
Если ты, кунак, затосковал,
Станем вместе разгонять тоску.

Пал скакун – вот мой под чепраком,
Мчись, скачи и самым хмурым днем
Оставайся верным кунаком,
Будь я на коне иль под конем.

* * *

«Торных троп в твой аул не легло,
Звезд полны его горсти,
И добраться к тебе нелегко
Приглашенному в гости.

У порога гора над горой,
Все слилось с вышиною...»
Так друзья говорят мне порой,
Приглашенные мною.

В очаге, еще жара полны,
Догорают поленья...
Выбирать, говорю, не вольны
Люди место рожденья.

Гром обвала в пути все равно
Для друзей не помеха.
В деревянные кружки вино
Разливаю из меха.

Отчих гор да поможет гряда,
Чтоб заказана строго
Двоедушным была бы сюда
И прямая дорога.

Верный друг, ты в мгновенье одно
Отзовись, словно эхо.
В деревянные кружки вино
Разливаю из меха.

СКАЧИ, МОЙ КОНЬ, СКАЧИ!

Переменивший иноходь на рысь,
Остановись, мой конь, остановись,
Дай оглянуться на былое лето.
Скачи, мой конь, скачи во весь опор,
Еще, быть может, встречу среди гор
Я время малахитового цвета.

Светла луна, и сумеречна высь,
Остановись, мой конь, остановись,
Я женщину одну забыть не в силах.
Скачи, мой конь, во весь опор лети!
Еще другая встретится в пути,
На этом свете много женщин милых.

Завидна даль, но ты в нее не рвись,
Остановись, мой конь, остановись.
Остались позади на горных скатах
И звоны родниковых бубенцов,
И песнопенья аспидных скворцов
На персиковых ветках розоватых.

Скачи, мой конь, скачи во весь карьер,
Мне верится, хоть я не легковер,
Что вновь услышу щебет стай пернатых,
Не раз пригублю звоны родников
Вблизи от белоснежных облаков
И персиковых веток розоватых.

Остановись, мой конь, остановись,
Натянутым поводьям покорись,
Осталась где-то юность за спиною.
Скачи, мой конь, вдоль скальных амбразур,
Переходи на бешеный аллюр,
Тебе ль не знать, что молодость со мною?!

ПЕСНЯ

Сыновья, стали старше вы павших отцов.
Потому что на марше – любой из бойцов,
Потому что привалы годам не даны.
Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

Не чернила, а кровь запеклась на земле,
Где писала любовь свою повесть в седле.
Этой повести строки поныне красны.
Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

В вашем возрасте мы возглавляли полки,
Отсвет звездности падал на наши клинки.
Опустили нас в землю, как в саблю ножны.
Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

Мы не знали испуга пред черной молвой
И своею за друга клялись головой.
И отцов не позорили мы седины.
Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

Все, что мы защищали, и вам защищать,
Все, что мы завещали, и вам завещать,
Потому что свобода не знает цены.
Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

Нужно вам, как нагорью, далёко смотреть,
Волноваться, как морю, как звездам, гореть.
Будьте долгу верны, добрым думам верны.
Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

КЛЯТВА СЫНОВЕЙ

С головами поникшими
Над отцами погибшими
Встали мы.

Над легендой повитыми
Их могильными плитами
Встали мы.

Им, как будто бы мысленно,
Тихо мы и не выспренне
Говорим:

«Листья вашего дерева,
А не серая тень его –
Это мы!

Эхо вашего голоса,
Зерна вашего колоса –
Это мы!

Битв минувших не отблески,
А законные отпрыски –
Это мы!

Меж годами посредники,
Вашей славы наследники –
Это мы!

Всех имен ваших словники,
Ваших кровников кровники –
Это мы!

Ваших помыслов вестники,
Вашей правды наместники –
Это мы!

Ваших давних наветчиков
Превратили в ответчиков –
Это мы!

Продолжение повести
Вашей чести и совести –
Это мы!

Ваших судеб защитники,
Не лохматые битники –
Это мы!

Ваших дум воплощение
И грехов отпущение –
Это мы!

Верность вашим обличиям,
Верность вашим обычаям –
Мы храним!

Верность вашему воинству
И мужскому достоинству –
Мы храним!

Верность вашему мужеству
И великому дружеству –
Мы храним!

Верность вашей душевности
И святой вашей верности –
Мы храним!

Сами ставшие взрослыми,
Вам клянемся мы веснами,
Светом собственных глаз

И огнем над метелями,
Хлебом и колыбелями –
Быть достойными вас!»

ПЕСНЯ МОЛОДЫХ

Дайте дорогу нам, скалы седые,
Пусть ваши спины
Не застят пути.
«Кто вы такие?»
Мы молодые!
«Рано еще вам всходить на вершины!»
Время на них нас призвало взойти!

Вы обнимете нас, волны морские,
Нам судовые
Вручите рули!
«Кто вы такие,
Кто вы такие?»
Время призвало нас – мы молодые,
Время велит нам вести корабли.

Эй вы, каурые, эй вы, гнедые,
Эй, вороные,
Летите в намет!
«Кто вы такие?»
Мы молодые!
Время зовет нас сквозь дали земные,
Стремя завидное нам подает.

Первыми ходят на штурм рядовые,
Стала любовь амулетом
Для них.
Мы молодые,
Мы молодые.
К дальним планетам, по многим приметам,
К звездам воспетым – мы ближе других.

Жизнь не заронит в нас мысли худые,
Верное слово
Звучит, как зарок.
Мы молодые,
Мы молодые.
Все мы во власти призывного зова,
Слышится снова нам времени рог.

ОТКУДА ТЫ, МОЛОДОСТЬ?

«Откуда ты, молодость?»
« Я отовсюду!»
«Кем будешь ты миру?»
«Днем завтрашним буду».

«А где ты гнездишься?»
«На кручах Надежды».
«А кто тебе чужды?»
«Глупцы и невежды».

«А кто твои, молодость,
В жизни герои?»
«Всех стран вольнодумцы
Со времени Трои!»

«Чем в мире дороги
Твои знамениты?»
«Они не пологи,
Они не избиты».

«А где начинаются
Эти дороги?»
«А там, где отцов
Отпечатались ноги».

«Сравнима любовь твоя
С чем в настоящем?»
«Сравнима с огнем она
Вечно горящим».

«А ненависть с чем же?
Со днем уходящим?»
«Нет, схожа с огнем она
Вечно горящим».

«Какого ты, молодость,
Племени-рода?»
«Я кровная дочка
Родного народа!»

«А на каком говоришь
Языке ты?»
«На том, на котором
Отпеты наветы!

На том, на котором
Не высказать лести».
«Чем славен язык твой?»
«Основами чести!»

«А песня какая
С тобой неразлучна?»
«Где мужеству нежность
Бывает созвучна!»

«Зачем тебе это?»
«Чтоб пелось сердечно!»
«А молода будешь
Ты долго ли?»
«Вечно!»

КУДА ТЫ, МОЛОДОСТЬ?

«Молодость, куда ты?»
«Я вослед
За надеждой собственной иду!»
«Кто же ходит иначе?»
«Весь свет
Ходит у надежд на поводу!»

«Молодость,
за кем ты держишь путь?»
«За мечтою собственною вслед!»
«А мечту догнал ли кто-нибудь?»
«Может быть, догнал, а может, нет!»

«Молодость,
кто бог твой, назови?»
«У меня один лишь бог – Любовь!»
«Молодость,
не всем везет в любви!»
«Ей молюсь, и мне не прекословь!»

«Молодость,
ты вышла в долгий путь,
Может, ты не веришь, что дойдешь?»
«Верую!»
«В чем веры этой суть?»
«Посмотри назад – тогда поймешь!»

РАЗВЕ ТОТ МУЖЧИНА?

Кто бездумно и беспечно
Хохотать способен вечно, –
Разве тот мужчина?

Кто не гнулся под мечами,
Кто всю жизнь не знал печали, –
Разве тот мужчина?

Кто в заздравном даже слове
Умудрялся хмурить брови, –
Разве тот мужчина?

Кто смертельно не влюблялся,
Ни с одной не целовался, –
Разве тот мужчина?

Кто любую звал «голубкой»
И за каждой бегал юбкой, –
Разве тот мужчина?

Кто готов подать нам стремя
И предать нас в то же время, –
Разве тот мужчина?

Кто, к столу шагнув с порога,
Осушить не с силах рога, –
Разве тот мужчина?

Кто в местах, где многолюдно,
Пьет из рога беспробудно, –
Разве тот мужчина?

Кто, хоть век в дороге будет,
Дом отцовский позабудет, –
Разве тот мужчина?

Кто, исполненный усердья,
Судит нас без милосердья, –
Разве тот мужчина?

Кто даст слово, что булатно,
Но возьмет его обратно, –
Разве тот мужчина?

НЕ ВЕРЬТЕ ЛЕСТИ!

Не прикрывавший сердца амулетом,
Погиб герой перед лицом времен:
Не пулею убит он, не наветом,
А тонкой лестью медленно сражен.

Она, под стать лукавице гулящей,
Разыгрывала честность неспроста,
И становились для него все слаще
Ее в меду коварные уста.

Блаженно он сдавался им на милость,
И мнилось, что ни в чем не погрешим,
Но в миг единый все переменилось,
Когда открылась бездна перед ним.

Лесть, завершив излюбленное дело,
Змеею обернувшись, отползла,
И радостно на камне зашипела,
И каплей яда камень тот прожгла.

Не верьте лести!
В ней, по всем приметам,
Таится зло. И в мире столько раз
Ни пулею, ни славой, ни наветом,
А сладким ядом убивали нас.

И в жизни помнить следует об этом
Взмывающим к высоким рубежам, –
Не только космонавтам и поэтам,
Но также государственным мужам.

ГРЕХИ И КАРА

Скажи, почтеннейший из старцев,
Припомнив были давних дней,
Как за грехи в роду аварцев
Отцы карали сыновей?

«В мой век не делали поблажек.
Чтоб не дурил наследник впредь,
Когда проступок был нетяжек,
Отец вздымал над сыном плеть.

За больший грех, не скрыв укора,
Отец не плеть, а посох брал,
А чтобы смыть пятно позора,
Вздымал в отчаянье кинжал».

А ты что скажешь мне на это,
Старик, достигший средних вех?
«Удар по шее в наши лета
Был карою за малый грех.

Нарушил долг – карали плетью,
Терпи да помни, молодец!
А за позор,
клянусь мечетью,
Бил сына посохом отец».

А ты что скажешь мне, бывалый
Ровесник века?
«Что ж сказать?
В горах теперь проступок малый
Стараются не замечать.

Провинность большую – прощают:
Мол, все бывает. Не беда.
И в добродетель обращают
Грех превеликий иногда».

ПЕСНЯ СТАРИКА

Чей конь в горах заржал чуть свет,
Чей конь поводья рвет?
Ах, где ты, удаль прежних лет,
Коня бросавшая в намет?

Вновь зарядить бы пушку мне,
Сложить из посоха костер,
Ах, был я молод на войне,
Себя таким еще во сне
Я вижу до сих пор.

Чей в лунный час звучит напев
Там, где цветет хурма?
Ах, сколько раз аульских дев
Сводил я песнями с ума!

Услышать эхо песен тех
Еще теперь не мудрено.
Сверкают слезы, льется смех,
Иметь у девушек успех
Не каждому дано.

Когда бы старости года
С моих свалились плеч,
Любой из девушек тогда
Сумел бы сердце я зажечь.

Будь даже каменным оно,
А мне лишь четверть века будь,
Его зажег бы все равно
И прошептал: «Открыть окно
Ты в полночь не забудь!»

Кидался в пляс – кричали: «Вах!» –
И подносили рог.
Кем в мыслях был, тем был в словах,
Ведь честь я смолоду берег.

И там, где белые снега
Гремят в объятьях черных скал,
Я – чести преданный слуга –
Лицом к лицу встречал врага,
А в спину не стрелял.

Уходит день, приходит ночь,
И повернуть нельзя их вспять.
Когда бы мне, как юным, мочь,
Когда бы им, как старым, знать!

Закатным солнцем я согрет –
Седой поклонник молодых,
Еще не раз на склоне лет
Уберегу, подав совет,
Я от ошибок их.

В какие рвешься ты края,
Скакун, заржавший у ворот?
Ах, где ты, молодость моя,
Коня бросавшая в намет?

В ГОРОДЕ НАРА

Тутовник как будто бы дремлет,
Под ним не колеблется тень.
Я в городе Нара,
я в древней
Японской столице весь день.

Играют здесь первые роли
Буддийские храмы давно.
И право сохатым на воле
Бродить возле храмов дано.

Вот, словно земли не касаясь, –
Так легок и царственен шаг, –
Меня привечает красавец,
Оленьего стада вожак.

Короной ветвистою гордо
Тряхнул и вздохнул горячо.
И добрая, умная морда
Мне мягко легла на плечо.

А день, что пластинка, доверчен
Почти до последней черты.
Ах, зверь мой хороший!
Доверчив
И я от природы, как ты.

Живи осторожней,
не скрою:
Сильна еще дикая страсть,
Неймется кому-то порою
На нас поохотиться всласть.

Но мы вознеслись над врагами,
Трубя под небесным шатром,
Ты – листьев касаясь рогами,
Я – белой бумаги пером.

В ХИРОСИМЕ

На праздник в день двадцатилетних,
И белогуба и смугла,
Всё чуда
до минут последних
Больная девушка ждала.

О ней печальную я повесть
Услышав, содрогнулся сам.
Мне рассказал ее японец
По имени Хаяма-сан.

И временем неодолимы
Черты содеянного зла.
И входит в образ Хиросимы
Та девушка, что умерла.

Был худшим час ее рожденья,
Когда с заоблачных высот
Не бомбу – светопреставленье
На город сбросил самолет.

И мать с напевом колыбельным
В своем безумье роковом
Поила дочь
уже смертельным,
Грудным, сгоравшим молоком.

Ее напев, звучавший тонко,
Вдруг оборвался и утих.
Двадцатилетняя японка
Ушла, как тысячи других.

Исчез и Будда медногрудый
Над испарившимся шоссе.
И в городе, забытом Буддой,
Часы остановились все.

А тот, кто стал в подлунном мире
Несчастной девочки отцом,
От скорби сделал харакири
Пред императорским дворцом.

Японии кровинкой белой
Была рожденная на свет.
Судьба ей жить,
осиротелой,
До двадцати судила лет.

Как этих лет для жизни мало!
С недугом гибельным в крови
Она, страдая, не познала
Ни радости и ни любви.

Пилот, бомбивший Хиросиму,
Не то он спился, говорят,
Не то, с тех пор принявший схиму,
Все годы кается подряд.

В дома его родных и присных
Пускай все ночи досветла
Стучится девушки той призрак,
Что в Хиросиме умерла.

Ведь мир, где от войны устали,
Еще походит на живот,
Распоротый в немой печали
Близ императорских ворот.

ДАГЕСТАНУ

Имя смакую твое по слогам:
Выдохнул – «Даг»,
следом выдохнул – «стан».
Льну, Дагестан мой, к альпийским лугам,
Тропок касаясь твоих, как стремян.

Сходится клином на родине свет
Право, не знаю,
твои верный наиб,
Индия больше тебя или нет,
Неотразимей Париж иль Гуниб.

Даришь свою мне и старь ты и новь,
Реки, как барсов, вскормив на плечах.
Верстами люди не мерят любовь,
Все рождены мы с пристрастьем в очах.

Был тот чеканщик велик, как пророк,
Что отраженье твое среди дня
На колыбели и сабле насек
И на мятежной душе у меня.

Вновь о твоей размышляя судьбе,
Край, вознесенный к седым небесам,
Я забываю легко о себе,
Выше от этого делаясь сам.

Снег на вершинах и морс внизу,
Туры трубят по отвесным лесам.
Если себя пред тобой вознесу,
Меньше от этого сделаюсь сам.

Гулом ущелий меня позови,
Посвистом, что предназначен коню.
Вольный наиб несвободной любви –
Я пред тобою колени клоню.

ВСАДНИК, ПРИШПОРЬ СКАКУНА

Плач утихает, и слышится смех.
Конь под мальчишкой горяч.
Мчится быстрее наездников всех
Детство на палочке вскачь.

Молодость прыгает на скакуна,
Сбросит скакун – ничего:
Пыль отряхнув, удалая, она
Вновь заарканит его.

Старость грустит, натянув удила:
«Снег на бровях у меня,
Если, седая, я рухну с седла,
Мне не вскочить на коня...»

Давняя песня, извечная быль.
Солнце встает иль луна.
Если не сед, как дорожная пыль,
Всадник,
пришпорь скакуна!

Конь караковый за белым вослед
Мчится во все времена.
Если, как облако пыли, не сед, –
Всадник,
пришпорь скакуна!

* * *

Где стоят амфитеатром горы,
Пляшут волны под шальной мотив,
Словно акушинские танцоры,
Белые папахи заломив.

В сумерках опалового цвета,
От округлых берегов земли,
Снявшись с якорей, Весна и Лето
Отошли, как будто корабли.

Отошли, вдали исчезли вскоре,
Но во мне еще живет их след.
Понимаю я волненье моря,
Принимаю я сигналы бед.

Ах, смогу ли снова в час заветный
Увидать, тревогу утоля,
Как плывут из дали кругосветной
Два зеленых, добрых корабля?

Потемнели облачные хоры,
В барабаны грозно бьет залив.
Словно акушинские танцоры,
Пляшут волны, шапки заломив.

В ЗЕЛЕНОМ, ЖЕЛТОМ
И БАГРЯНОМ

Озера, как глаза оленьи,
В оправе каменных громад.
Вот три чинары в отдаленье
Над чашей озера стоят.

Они грустны и белокожи,
Как три застенчивых жены,
Но на купальщиц не похожи,
Хоть их тела обнажены.

И, словно шепчут нам с мольбою,
Что мы бросать со стороны
На них,
подвергшихся разбою,
Бесстыжих взглядов не должны.

Чинары голые в объятья
Хватает ветер, хохоча,
Их в клочья порванные платья
Вздымая около плеча.

На это север полномочья
Ему вручил в седой дали.
И желто-огненные клочья
На воду мглистую легли.

Но вы, чинары, не грустите,
Весна в положенный черед
Возьмет дождинок теплых нити,
Иглу лучистую возьмет.

Сошьет вам новые наряды,
Призвав умение свое,
И не потребует награды
За вдохновенное шитье.

Отдавший дань сердечным ранам,
Уйду я, но в последний час
В зеленом, желтом и багряном
Над вечностью увижу вас.

ВОСПОМИНАНИЯ

Не держит сердце у меня
На отболевшее равнения,
Ведь рана нынешнего дня
Больней вчерашнего ранения.

И так случается порой:
Пред светом нынешнего помысла
Тускнеет дум недавних рой
С несостоятельностью промысла.

Вдоль гор мы едем, вдоль равнин
И забываем днями длинными
Черты отхлынувших картин
Перед возникшими картинами.

Спешит забвения клинок
День прожитой отсечь от времени
И бросить в бешеный поток
Навстречу мчащегося времени.

Над прежней радостью топор
Жизнь вознесла без понимания.
И сложен из надежд костер,
И горек дым воспоминания.

Восток забрезжил.
Я скачу
Вновь над потоком в белой кипени,
Затем скачу, что я хочу
Мой новый день спасти от гибели.

Заря подобна алыче,
И я желаю быть замеченным,
С убитым барсом на плече
В аул родимый въехать вечером.

Пусть память о минувшем дне
Останется не в суесловии,
А шкурой барса на стене
Век целый дышит в изголовии.

* * *

Тень на снегу темнеет длинно.
«Что головою ты поник,
Пред красным угольем камина
Былое вспомнивший старик?

Молва людская не предвзята,
И слышал я вблизи могил,
Что был твой друг в беде когда-то,
Но друга ты не защитил.

Сегодня, белую, как совесть,
Разгладив бороду, старик,
Ты роковую вспомни повесть,
Паденья собственного миг».

«Я был тогда охвачен страхом,
За что на склоне лет, поверь,
Пред сыновьями и аллахом
Раскаиваюсь я теперь».

«Старик, ты дожил до заката,
И ценит исповедь аул.
Скажи,
а правда, что когда-то
В горах ты друга обманул?

С самим собой все чаще ссорясь,
Ответь, что чувствовать привык,
Когда ты белую, как совесть,
Вновь гладишь бороду, старик?»

«Встают минувшего виденья,
И чувствую меж сыновей
Мучительное угрызенье
Я грешной совести моей».

«Нет, ты не все, старик, поведал,
Толкуют даже вдалеке,
Что ты когда-то друга предал,
Поклявшись ложно на клинке.

И, о душе забеспокоясь,
Томишься думою какой,
Когда ты белую, как совесть,
Вновь гладишь бороду рукой?»

«Давно я черной думой маюсь,
Годов не поворотишь вспять.
И хоть не раз еще покаюсь,
Мне страшно будет умирать».


КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Вахатута, хотута,
Сходит с черного хребта,
Венчан месяцем двурогим,
Бык из черного гурта.

Спи, сынок, еще ты мал,
Преградил тропу обвал,
Пробивать ушел дорогу
Твой отец за перевал.

Вахатута, хотута,
Гуще конского хвоста,
Над вершиной белоглавой
Тьма полночная густа.

Речку вспенили дожди,
Я прижму тебя к груди.
Под обвал попасть, сыночек,
Бог тебя не приведи!

Вахатута, хотута,
Совесть у отца чиста,
Но черны и слепы камни,
Что швыряет высота.

Спи, сынок, еще ты мал,
В день рождения кинжал
В колыбель твою положен,
Чтобы ты мужчиной стал.

ЛУЧШЕ НАС

Всего желанней нам на свете
В преддверье собственной зимы,
Чтоб нас вольготней жили дети,
Которых породили мы.

Не вполдуши живя,
а цельно,
Пусть смолоду, как мы подчас,
Они влюбляются смертельно,
Но мыслят мужественней нас.

Их сон ночной пусть будет слаще
Отцов предутреннего сна.
Пускай им дышится, как в чаще
Где вечно зелена сосна.

Но пусть не только глубже дышат,
А ко всему их бог храни,
Они возвышеннее пишут,
Чем мы писали в наши дни.

Адатом совестливость сделав,
Пред правдою не пряча глаз,
Пусть держатся ее пределов...
Ну, словом, будут лучше нас.

ЖЕНСКАЯ НОША

Сено несешь ты, согнувшись в дугу,
Падают под ноги капельки пота.
«Мама, позволь, я тебе помогу!»
«Это, сынок, не мужская работа».

В летние дни и в осенние дни,
В дни, когда ветер взметает порошу,
Вижу я женщин аульских
Они
Тащат на спинах извечную ношу.

«Сам я воды натаскаю с утра
Ведра подай и открой мне ворота!»
«Что ты, мой брат, – отвечает сестра, –
Это совсем не мужская работа».

Млечно повисла тропа в вышине,
Знойно дыханье полуденной сини.
«Дочку, жена, дай-ка на руки мне!»
«Что ты! К лицу ли такое мужчине?»

Там, где в сквозных облаках небосвод
Пал невесомо на темные скаты,
Муки любовной, житейских забот,
Женская ноша, всегда тяжела ты.

* * *

Стою под облаком высоко
И вижу, небом окружен:
Лик родника вблизи истока
Прозрачен и незамутнен.

Но отбежит родник немного,
Венчая каменный откос,
И замутит его дорога,
Взметая пыль из-под колес.

Вот так из колыбели света
Взлетают замыслы, чисты,
Но стоит им слукавить где-то,
Как потускнеют их черты.

Каким бы ветром ни подуло,
Но истина,
презрев обман,
Легко, как девушка аула,
Пусть обойдется без румян.

Пожизненно мое влеченье
К тебе в кругу лихих голов,
Первоначальное значенье
И чувств, и помыслов, и слов.

Хоть правды вкус порою солон,
Ее урезывать грешно.
Когда бурдюк вином не полон,
Скисает намертво оно.

ЕСЛИ В МИРЕ ТЫСЯЧА МУЖЧИН...

Если в мире тысяча мужчин
Снарядить к тебе готовы сватов,
Знай, что в этой тысяче мужчин
Нахожусь и я – Расул Гамзатов.

Если пленены тобой давно
Сто мужчин,
чья кровь несется с гулом,
Разглядеть меж них не мудрено
Горца, нареченного Расулом.

Если десять влюблены в тебя
Истинных мужей,
огня не спрятав,
Среди них, ликуя и скорбя,
Нахожусь и я – Расул Гамзатов.

Если без ума всего один
От тебя, не склонная к посулам,
Знай, что это – с облачных вершин
Горец, именуемый Расулом.

Если не влюблен в тебя никто
И грустней ты сумрачных закатов,
Значит, на базальтовом плато
Погребен в горах Расул Гамзатов.

О ЛЮБВИ

Опять пленен...
Был мальчиком когда-то,
Пришла любовь и, розу оброня,
Открыла тайну своего адата
И сразу взрослым сделала меня.

По гребням лет не в образе богини,
А женщиной из плоти и огня,
Она ко мне является поныне
И превращает в мальчика меня.

Застенчивость, бесстыдство в ней и трепет,
Вновь загораюсь я,
и оттого
Воображенье преклоненно лепит
Из женщины подлунной божество.

Любовь была опасностью чревата,
Как глупость командира, но не раз
Она являла мужество солдата,
Что безрассудный выполнил приказ.

Любовь всегда похожа на сраженье,
В котором мы, казалось бы, судьбой
Уже обречены на пораженье,
И вдруг – о, чудо! – выиграли бой!

Она всегда похожа на сраженье,
В которое уверовали,
но
Нежданно прибывает донесенье,
Что начисто проиграно оно.

И хоть любовь не сторонилась боли,
Она порою, ран не бередя,
Была сладка, как сон под буркой в поле
Во время колыбельного дождя.

Я возраста достиг границы средней,
И, ни на что не закрывая глаз,
Пишу стихи, как будто в миг последний,
И так влюбляюсь, словно в первый раз.

ДВЕ ШАЛИ

На память о чужих пределах
Однажды я, в канун весны,
Двум женщинам две шали белых
Привез из дальней стороны.

Обеих неисповедимый,
Как всех,
вертел житейский круг:
Одну покинул друг любимый,
К другой – вернулся милый друг.

И первая, в селенье горном
В тоске сходившая с ума,
Во цвет, что был, как полночь, черным,
Шаль перекрасила сама.

Другая женщина в ауле
От радости была пьяна,
И в красный цвет не потому ли
Шаль перекрасила она?

На лбах людских, как на скрижалях,
Записан знак судьбы земной.
И эти женщины в двух шалях
Всегда стоят передо мной.

В цвета надежды и тревоги,
Любви, печали, торжества
Не раз и дома и в дороге
Я перекрашивал слова.

* * *

«Скажи каким огнем был рад
Гореть ты в молодости, брат?»
«Любовью к женщине!»

«Каким, не избежав потерь,
Горишь огнем ты и теперь?»
«Любовью к женщине!»

«Каким, ответь, желаешь впредь
Огнем пожизненно гореть?»
«Любовью к женщине!»

«Чем дорожишь ты во сто крат
Превыше славы и наград?»
«Любовью женщины!»

«Кем был низвергнут, как поток,
И вознесен ты, как клинок?»
«Любовью женщины!»

«С кем вновь, как рок ни прекословь,
Разделишь не на срок любовь?»
«С любовью женщины!»

«А с чем, безумный человек,
Тогда окончится твой век?»
«С любовью женщины!»

Далее

		На главную страницу